В трущобах Матаре столицы Кении Найроби живут почти все 40 народностей страны. Они следят друг за другом, сжигают хижины, убивают за деньги. Платят им и подстрекают их властолюбивые политики.
Кандидаты парят над жестяными крышами. Они носят элегантные костюмы, улыбаются и обещают: работу, приличные дома, хорошие школы и процветание для всех.
Один из них – 68-летний Раила Одинга, другой – 51-летний Ухуру Кениата, оба были фаворитами президентских выборов в Кении, до последнего времени они шли бровь в бровь.
Для жителей долины Матаре рекламные щиты – как издевательство. Около 180 000 человек живут в трущобах, ютятся в долине шириной 300 метров, находящейся в вонючей выгребной яме. Они живут в сараях без окон, без воды, без электричества, без канализации. Младенческая смертность высокая, маленькие дети страдают от рахита, ведь в своих трущобах они не видят солнечного света. Основные причины смертей – убийства и СПИД.
Матаре – это одни из наиболее печально известных трущоб кенийской столицы Найроби, место нищеты, насилия и отходов, где исчезают все надежды на лучшее будущее.
Шем Опийо воспринимает рекламные плакаты кандидатов не только как издевательство, но и как проклятие. Ведь предвыборная кампания не принесет за собой никакого улучшения, только разочарование и насилие. Так было после президентских выборов пять лет назад, так может быть и сейчас. Ведь люди здесь не забыли, что произошло тогда, говорит 42-летний Опийо, худой мужчина, социальный работник по образованию. Он улаживает конфликты в Матаре, где живут представители почти всех 40 народностей Кении. «Мы должны изо всех сил пытаться избежать нового кровопролития».
Тогда, в декабре 2007 года, президент Мваи Кибаки благодаря массовым фальсификациям снова захватил власть. Вскоре после оглашения результатов по всей стране начались столкновения между этническими группами. В трущобах Найроби бедняки убивали друг друга, а иностранные репортеры видели в этом подтверждение стереотипа о древних племенных войнах. 1 100 человек погибло в эти недели, более полумиллиона кенийцев были вынуждены покинуть свои родные деревни, многие из них еще сегодня ожидают компенсации в ветхих лагерях.
В Матаре разгул насилия был особо велик. «Многие люди и сегодня травмированы», – говорит Опийо. Не было никакого примирения, никаких арестов, преступники до сих пор безнаказанно ходят рядом. «Uchungu bade iko», – говорят жертвы на суахили. Боль все еще здесь.
Опийо сидит в душном контейнере, в котором он регулярно организовывает мирные переговоры. «Кения – это наша семья», написано на плакате, – несбыточная мечта в этом месте, где ненависть между этническими группами 2007 года только выросла.
На прошлой неделе в Матаре и в других местах снова были выборы, снова кенийцы должны были днями ждать объявления официальных результатов. Затем, в среду, избирательная комиссия сообщила, что система электронного подсчета голосов из-за технических неполадок вышла из строя. Пришлось подсчитывать голоса вручную. Через несколько дней альянс Раилы Одинги выразил первые подозрения в мошенничестве. В провинциальном городе Гарисса разгневанные подростки напали на агитаторов. Полицейские застрелили одного из подростков.
В Матаре зловеще спокойно, циркулируют слухи и теории заговоров. Растет страх, что может повториться трагедия пятилетней давности, когда в конце проигравший не признает свое поражение. И это, особенно после поломки системы электронного подсчета, весьма вероятно.
Во время избирательной кампании оба фаворита разжигают враждебные чувства между этническими группами. Ухуру Кениата надеется на поддержку «своих» кикуйю, а также союзных календжин – двух крупнейших народностей. Раила Одинга рассчитывает, прежде всего, на «своих» луо. Несильно отличались и предыдущие выборы, тогда кандидаты также сталкивали лбами своих последователей. Кениате и еще трем демагогам впоследствии были предъявлены обвинения в преступлениях против человечества Международным судом в Гааге.
Альянсы этнических групп менялись, политические лидеры приходили к власти, проводили пять сытых лет в правительстве, грабилась государственная казна. По сравнению с доходом на душу населения депутаты развивающейся страны являются одними из самых высокооплачиваемых в мире, кенийский премьер-министр зарабатывает больше, чем канцлер Германии.
Однако разожженная перед выборами ненависть не испаряется, она прилипает к трущобам вроде Матаре, как грязь.
Никаких фотографий! Никаких имен! Социальный работник Шем Опийо снова вспоминает об уговоре: «Ребята должны оставаться неизвестными, иначе мы их потеряем». Для тайной встречи он выбрал замусоренную жестяную лачугу в глухом переулке Матаре. Там ждет застенчивый 20-летний выпускник школы в неоново-зеленом трико с обгрызенными ногтями, на руках и ногах полно шрамов. Его зовут Сэм, он луо.
Сэм простыми словами описывает, как пять лет назад мунгики, банда убийц кикуйю, напала на населенный большей частью луо район трущоб 4B. Они рубили людей мачете. Зарезали его отца. С тех пор Сэм борется против кикуйю. Они живут лишь в нескольких шагах – в секции 3C, на территории врага.
«Мы пойдем туда и сожжем их хижины», – говорит Сэм. "А если в хижинах будут люди? Женщины и дети? Ты понимаешь, что они погибнут?" – «Да, это месть. Я терпеть не могу кикуйю. Они плохие люди. Они воруют и убивают».
«Мы все были так воспитаны, что рассматриваем кикуйю как жадный народ, который после провозглашения независимости Кении узурпировал власть и богатства страны, – говорит Опийо. – Однако лишь когда в 2007 году Раила Одинга сфальсифицировал результаты выборов, соперничество превратилось во вражду». Настоящие причины трайбализма (проявление межплеменной вражды – авт.) другие: растущее неравенство, массовая нищета и борьба за землю, жилье, жизнь.
Сэм входит в банду из около 50 ровесников-луо, которые, как ему кажется, защищают их квартал от кикуйю. Однако на самом деле они издеваются над обитателями трущоб. Они собирают арендную плату за лачуги и выжимают деньги из владельцев маленьких магазинов. Они контролируют подпольные заводы, на которых варится чангаа – пойло, из-за которого можно ослепнуть. Есть несколько таких группировок, они дают себе устрашающие названия, одна называется «Талибан».
Входит приятель Сэма. На нем рваная одежда. Ему 26 лет, но у него мягкие черты лица и надутые губы, как у упрямого ребенка. Его зовут Том, и Том сразу переходит к делу – убийственному бизнесу. Его первую жертву, рассказывает он, он зарезал ножом.
"Как много людей ты уже убил?" Том на секунду задумывается: «Тридцать, наверное». Он говорит это абсолютно невозмутимо, как будто это детские шалости.
Затем Том рассказывает о боссе – высокопоставленном политике-луо, который регулярно дает задания их банде. «Когда кикуйю собираются для избирательной кампании, он говорит: «Отправляйтесь! Начинайте бой! Уничтожайте!» Иногда он показывает нам фотографии людей, которых мы должны убить».
За одно убийство босс платит примерно пять евро, за изнасилование – три евро. «Когда мы убиваем – у нас есть деньги», – говорит Том, потерянная душа, с пустым взглядом.
"Как зовут босса?" – «Если я скажу, меня убьют». – "Что ты чувствуешь, когда убиваешь?" – «Иногда мне жаль людей».
Том – бессовестный преступник и бессознательная жертва в одном лице, один из этих молодых людей без образования, работы и будущего. Перед выборами босс пообещал им лучшую жизнь и хорошие дома, говорит 20-летний Сэм. Надежда, столь же далекая, как и шикарные виллы в Мутаиге – "Беверли-Хиллз" Найроби.