Трагедия на ЧАЭС 30 лет спустя: воспоминания запорожского ликвидатора. Фото

«Ликвидаторы» – это слово у большинства людей уже имеет стойкую ассоциацию с аварией на Чернобыльской АЭС. Однако многие, произнося его, не представляют, что именно скрывается под ним. А между тем это десятки исковерканных и утраченных жизней. Сейчас ликвидаторов аварии на станции становится все меньше, а вместе с ними постепенно уходит и память об этих событиях, оставаясь только в хрониках или воспоминаниях очевидцев.

Анатолий Иванович Романченко в то время служил в Запорожье старшим помощником начальника штаба пожаротушения в звании майора. Говоря об апреле 1986 года, первое, что вспоминает он, это то, что всю информацию об аварии держали в тайне, даже от пожарной службы, которая должна быть извещена в первую очередь. По словам Анатолия Романченко, который отдал службе в пожарной охране 30 лет (с 1962 по 1992 год), именно спасатели всегда шли первыми в зону любого бедствия. Уже потом за ними следом направляли медиков, инженерные службы и правоохранителей. Так было и в тот раз.

Учения, которые проводил Анатолий Романченко

− Первое извещение об аварии к нам поступило в самом конце апреля. Из нашей области людей набирали выборочно, в основном узких специалистов. Первым, кто отправился в Чернобыль из Запорожья, был мой непосредственный руководитель, начальник отдела службы и подготовки Завгородний Василий Николаевич. Еще до Чернобыля он был дважды награжден медалями за отвагу во время тушения пожара. Он уехал 5 мая и пробыл там (в Чернобыльской зоне. − Авт.) до 10 мая. Он входил в состав штаба пожаротушения по ликвидации аварии в Чернобыльской зоне, − рассказал Анатолий Иванович.

Анатолий Романченко сам собрал множество сведений от очевидцев трагедии на ЧАЭС, в том числе и о первых часах после катастрофы. По его словам, после аварии на станции вышли из строя все средства пожаротушения, что крайне усложнило работу прибывшим на место расчетам. Сразу после взрыва, рассказывают свидетели катастрофы, в небе появился большой светящийся шар. Многие из увидевших это поняли, что на ЧАЭС произошла авария, однако насколько ужасные последствия она будет иметь, тогда мало кто догадывался.

Анатолию Ивановичу повезло больше, чем многим другим пожарным, которых направили туда в первые дни и месяцы после трагедии. На ЧАЭС он попал только в 1989 году, спустя 3 года после катастрофы. Несмотря на это, в зоне отчуждения по-прежнему был высокий уровень радиации, находиться там долго было крайне опасно. Кроме того, существовали настолько сильно зараженные участки земли, попав на которые, можно было за несколько минут получить огромную дозу радиации, да и с защитой от излучения у пожарных дела обстояли не намного лучше, чем в первые месяцы после аварии.

Анатолий Иванович во время службы в пожарной охране (второй слева)

− В 1989 году, приблизительно в августе, пришла разнарядка, согласно которой через несколько месяцев должен был отправиться в Чернобыль. Там я должен был занимать должность оперативного дежурного по пожаротушению в зоне отчуждения. Отправился на ЧАЭС я 20 октября. Вместе со мной поехали еще 15 запорожцев. Перед поездкой мы обязаны были пройти полное медобследование, при этом проверяли нас, как космонавтов или подводников. Мы должны были быть практически здоровы. А каким ты оттуда приедешь – это никому было не интересно, − говорит Анатолий Иванович.

Первоначально Романченко доставили в Киев, там ему предстояло встретиться с отрядом, которым ему впоследствии было поручено руководить, а это около 200 человек. После этого все они отправились в зону отчуждения.

− Когда мы приехали, нас покормили, а потом сразу всех оперативных дежурных – нас было трое: один из Сум, один из Ивано-Франковска, и я из Запорожья – отправили прямо к ЧАЭС для того, чтобы мы изучили объект, который нам придется охранять. Дежурили мы по очереди в здании второй пожарной части, которая находилась сразу за стеной станции. До 4-го энергоблока по прямой от этой части было метров 200–250. В кабинете три телефона: один – связь с дежурным Главного управления пожарной охраны Республики, второй – дежурная часть МВД Украины, и третий – управление пожарной охраны Киевского облисполкома. В течение суток я обязан был отчитаться о состоянии дел на станции, все ли на местах, не произошло ли ЧП. Когда я пришел на дежурство в первый раз, я столкнулся с тем, что газодымозащитная служба на местах в очень плохом состоянии. Кислородные баллоны, которые мы применяли при тушении пожаров, нужно заправлять только на чистом воздухе, иначе в них могут попасть радиоактивные частицы и человек, вдыхая такой воздух, сам себя отравит. После того как я позвонил в управление пожарной охраны области, нам стали привозить газовые баллоны, заправленные в Киеве, − вспоминает ликвидатор.

Кроме того, по словам Анатолия Ивановича, любой, кто приезжал в зону отчуждения, сразу сталкивался с неприятными в физиологическом плане аспектами работы в Чернобыле.

‒ Если ты впервые приезжаешь в зону, то сразу начинаешь чувствовать во рту металлический привкусу. Можно полоскать рот, чистить зубы – ничего не помогает. Этот привкус исчезает приблизительно через две недели после пребывания в зоне отчуждения. Кроме того, у 80% ребят, которые приехали со мной, и у меня самого из носа шла кровь. Наклонился, чтобы умыться, и кровь пошла носом. Это у меня потом еще в течение двух лет такое было, кровь самопроизвольно шла из носа, ‒ говорит Анатолий Романченко.

Проблемой была и постоянная недозаправка пожарной техники. Вместо необходимых 150 литров бензина в некоторые машины заправляли только 50 литров, так что машина могла стать прямо посреди дороги. Это касалось и другой техники, несмотря на то, что в то время в стране еще не было перебоев с горючим.

Кроме того, Анатолий Иванович должен был обучать личный состав, а также проводить учения по пожаротушению на территории ЧАЭС. Раз в месяц должны были проводиться масштабные учения с привлечением техники, пожарной охраны области и представителей Министерства по чрезвычайным ситуациям. Один раз такие учения едва не обернулось катастрофой.

− Был один случай, который я не забуду никогда в жизни. Мне позвонил опекающий зону отчуждения подполковник Чучковский Юрий Николаевич и предложил провести учения в кабельных тоннелях ЧАЭС. Я согласился. Но подобные учения мы должны были согласовывать с руководством станции. Я пришел к главному инженеру АЭС и рассказал о наших планах. У него, когда он услышал, что мы хотим сделать, глаза расширились, и он, мне кажется, даже сначала не понял, о чем я говорю. Потом он мне сказал: «Анатолий Иванович, а ты знаешь, что там, внизу? Там сейчас 15–25 рентген в час. Мы эти кабельные тоннели забетонировали слоем в полтора метра! И вы что, хотите туда людей вести?!» Я позвонил Юрию Чучковскому, и он говорит: «Разрабатывай план учений, который я буду утверждать, а в тоннелях мы учения проведем условно, подведем и развернем там технику, возле тоннелей», − говорит Анатолий Иванович.

На территории зоны вообще было опасно ходить. По словам Анатолий Романченко, мало того что радиация была в воздухе, любая постройка или кусок металла могли дать колоссальную дозу облучения, если подойти к ним без защиты. Первоначально всем, кто работал на территории АЭС, в день выдавалось по 0,7 литра вина. Это помогало частично снять радиационную нагрузку на организм. Однако к 1989 году данную практику упразднили, потому как участились случаи пьянства среди людей, которые работали в Чернобыле.

Тем не менее, это не останавливало любителей выпить, и они умудрялись достать алкоголь даже на территории зоны отчуждения. Магазины ни в Чернобыле, ни в Припяти не работали, но местные жители, те, кто ранее отказался от эвакуации, поняли, что можно заработать, продавая самогон работающим на ЧАЭС и возле нее людям. Тогда-то Анатолий Иванович столкнулся еще с одной проблемой – «махновцами». Так в пожарной охране называли наемных гражданских водителей, которые, в отличие от пожарных, милиции, медиков и сотрудников других служб, никому не подчинялись. Именно они и являлись причиной многочисленных аварий, усложнявших и без того непростую работу в зоне.

Еще одним моментом, о котором Романченко вспоминает с горечью, были солдаты, которые охраняли внутреннюю территорию ЧАЭС. Это были призывники, все совсем еще молодые парни.

− Мы все, мужики, возмущались: ну, ладно мы, у нас уже дети, семьи, приедем назад, нашим женам нельзя будет рожать, об этом нас сразу предупредили, как только мы в зону прибыли, но ребята-то молодые эти что делать будут? − говорит ликвидатор.

Это возмущение среди пожарных возникло не на пустом месте. Радиационной фон даже в пожарной части, где дежурил Анатолий Иванович, и вокруг нее был намного выше, чем официально говорили, не говоря уже о территории возле энергоблоков, где несли караул срочники. В частности, в том самом здании, где дежурил Романченко, уровень радиации колебался от 0,5 до 65 миллирентген в час, и это при том, что все комнаты постоянно подвергались дезактивации. Не чердаке, где дезактивация не проводилась, уровень радиации достигал одного рентгена в час. Постельное белье также фонило, несмотря на то, что его постоянно вытряхивали и стирали.

Тем не менее некоторые из работающих на территории зоны отчуждения даже умудрялись ловить и есть рыбу в обводном канале вокруг ЧАЭС, несмотря на опасность подхватить смертельную дозу радиации. А рыбы в этом канале, по словам Анатолия Романченко, было очень много.

За время, пока он находился в зоне отчуждения, произошло четыре пожара. В обычных условиях они не представляли бы большой опасности, но в условиях загрязнения радионуклидами каждый из них был большой бедой. С момента аварии на ЧАЭС поля, которые ранее возделывались и на которые выпало большое количество радиоактивных частиц, заросли сорняками. Они, в свою очередь, впитали часть радионуклидов. При пожаре благодаря горячему воздуху и ветру все эти частицы взлетали вверх и разносились на все большие территории. Так что бойцам МЧС приходилось постоянно помнить, что они ведут борьбу не только с огнем, но еще и с радиацией. Из защиты были только «лепестки», ватно-марлевые повязки и респираторы. Кислородные баллоны применялись только для тушения масштабных пожаров.

По роду своей деятельности Анатолию Романченко приходилось в конце своего дежурства совершать облет территории на вертолете. Он один из немногих, кто в то время видел зону отчуждения с высоты птичьего полета. Сама территория, на которой было запрещено жить, представляла собой участок земли 30 на 60 километров. Во время этих облетов Анатолию Романченко доводилось видеть животных, которые также пострадали от радиации. Никаких мутантов, о которых так любит рассказывать желтая пресса, на территории зоны он не видел. Обычные же кабаны и лоси, которых видел ликвидатор, выглядели, по его словам, сильно потрепанными, шерсть на них висела клоками, а на вертолет, который снижался над ними, животные реагировали очень вяло.

Домой ликвидатор вернулся 20 апреля 1990-го. Он так и не узнал, какую в действительности дозу излучения получил. Каждому из тех, кто работал в зоне ЧАЭС, под расписку выдавался личный номерной дозиметр. Все работающие в Чернобыле обязаны были носить его постоянно на верхней одежде. Тем не менее просто так считать с него данные было невозможно, так как все индикаторы были скрыты пластиком. Эти дозиметры необходимо было сдавать каждые 15 дней, но показания с них никто не озвучивал.

В официальные же цифры, согласно которым он получил дозу облучения на уровне 6 бэр (этот показатель ниже допустимого аварийного уровня облучения человека), Анатолий Иванович не верит. Тогда, по его словам, подобные цифры писали всем, кто возвращался из зоны отчуждения, а данные, снятые с личных дозиметров, никто не озвучивал.

После командировки Романченко вернулся домой, в Запорожскую область, где еще два года проработал в пожарной охране. Ни он, ни еще 174 жителя нашей области, которые принимали участие в ликвидации последствий аварии на ЧАЭС, так никогда и не узнают, насколько сильный вред нанесла их организму работа в зоне отчуждения. На сегодняшний день 25 из них уже нет в живых.